Наом Хомски

    Сентябрь 2002 года был отмечен тремя событиями, тесно связанными между собой. Наиболее могущественное государство в истории объявило о новой стратегии национальной безопасности, утверждая, что она неизменно будет поддерживать глобальную гегемонию. Любой вызов будет блокирован силой; территория, на которой господствуют США, неприкосновенна. Одновременно грохот военных барабанов известил о мобилизации населения для вторжения в Ирак. Кампания началась в середине выборов в конгресс, которые определили бы способность администрации насаждать свою радикальную международную и внутреннюю политику.
    Новая «великая имперская стратегия», как было сразу же определено в ведущем официальном журнале, представляет США как «ревизионистское государство, которое стремится выгодно использовать временные преимущества для того, чтобы установить такой мировой порядок, где США будут править балом», «однополярный мир», в котором «никакое государство или коалиция не могли бы притязать» на него, «как глобального лидера, защитника и страну, навязывающую свою волю»[1]. Присоединяясь к иностранной политической элите, автор предупреждал, что эта политика чревата опасностью даже для США.
Что же на самом деле должно «защищаться», так это мощь США и их интересы, а не мир, что решительно противоречит концепции. Через несколько месяцев исследования показали: страх перед США достиг наивысшей степени наряду с недоверием к политическому руководству. Опрос международной службы Геллоп в декабре 2002 г., который был едва замечен в США, показал, что объявленный Вашингтоном план войны в Ираке фактически не был поддержан и был приведен в исполнение «в одностороннем порядке Америкой и ее союзниками», в результате чего образовалась американо-британская «коалиция».
    Вашингтон уведомил ООН, что она может «принимать участие», поддерживая планы Вашингтона, в противном случае это будет дискуссионный клуб. США обладают «исключительным правом на начало военных действий», сообщил представитель умеренных взглядов в администрации Колин Пауэл Международному экономическому форуму, что также противоречит военным планам Вашингтона: «Когда мы точно уверены в чем-либо, мы будем действовать, – сообщил он, – даже если нас никто не поддержит»[2].
    Буш и Блэр выразили свое презрение к международному праву и конституциям на азорском саммите накануне вторжения. Они предъявили ультиматум, но не Ираку, а Совету Безопасности: капитулируйте, иначе мы начнем военные действия без вашего согласия. И мы поступим так, несмотря на то, покинут Саддам Хусейн и его семья страну или нет [3]. Решающий принцип – США должны править Ираком.    Президент Буш объявил, что США «обладают неограниченной властью применять силу в целях собственной национальной безопасности» из-за угрозы Ирака во главе с Саддамом или без него, согласно доктрине Буша. Вашингтон будет рад создать «арабский фасад», рассуждают они, позаимствовав этот термин у англичан во время их дискуссий под знойным солнцем. В то время как американская власть прочно укоренится в сердце основного региона мирового производителя энергии, формальная демократия будет процветать, но только в том случае, если она будет покорного характера и принята в вашингтонских кулуарах, по крайней мере, если история и современный опыт имеют какое-либо значение.
    Великая стратегия дает право Вашингтону начать «превентивную войну». Превентивную, а не упредительную. Какие бы ни были оправдания упреждающей войны, они не в пользу превентивной войны, особенно как трактуют эту концепцию некоторые современные энтузиасты: использование военной силы для ликвидации вымышленной или воображаемой опасности. Так что даже определение «упредительный» является слишком мягким. Превентивная война – это не что иное, как «тяжкое преступление», осужденное в Нюрнберге.
    Это было осознано теми, кому небезразлична судьба своей страны. После вторжения Штатов в Ирак, историк Артур Шлезингер написал, что великая стратегия Буша «тревожно напоминает политику, примененную императорской Японией в Перл Харборе, дату, которая, как сказал бывший американский президент, покрыта и будет покрыта позором». Франклин Делано Рузвельт был прав, он добавил: «Но сегодня именно мы, американцы, живем в позоре». Не удивительно, что «всемирная волна сочувствия, которая нахлынула на США после событий 11 сентября, открыла путь всемирной волне ненависти против американской самонадеянности и милитаризма», и уверенности в том, что Буш «представляет большую угрозу для мира, чем Саддам Хусейн» [4].
    Для политического руководства, в большинстве пришедшего из более реакционных кругов администрации Рейгана-Буша I, «глобальная волна ненависти» не является особой проблемой. Они хотят, чтобы их ненавидели, а не любили. Для Дональда Рамсфелда естественно цитировать чикагского гангстера Аль Капоне: «Вы добьетесь большего ласковым словом и оружием, чем одним ласковым словом». Они, как и их официальные критики, понимают, что подобные действия увеличивают риск распространения оружия массового поражения и террора. Но это тоже не главная проблема. Намного выше в шкале приоритетов стоят цели установления глобальной гегемонии и осуществление своих скрытых планов: разрушение прогрессивных достижений, полученных в ходе народной борьбы в течение прошлого столетия, и установление этих радикальных изменений таким образом, чтобы отвоевать их было непросто.
    Для власти гегемонии недостаточно провозгласить официальную политику. Она должна узаконить ее как «новую форму международного права» назидательным действием. Тогда выдающиеся комментаторы смогут объяснить, что право – это гибкий живой инструмент, с тем чтобы новая норма рассматривалась как руководство к действию. Понятно, что только те, у кого есть оружие, могут устанавливать «правила» и изменять международное право.
    Избранный объект должен иметь несколько условий: быть беззащитным, но достаточно важным для беспокойства, представлять неминуемую угрозу нашей жизни и быть окончательным злом. Ирак подходит по всем показателям. Первые два – очевидны. Для третьего – достаточно процитировать речи Буша, Блэра и их коллег: диктатор «сосредоточивает в своих руках самое опасное оружие в мире для доминирования, запугивания и нападения; и он уже применил его на целых поселениях, убивая, оставляя слепыми и калеча тысячи своих граждан… Если это не зло, тогда зло не имеет значения».
    Красноречивое обвинение президента Буша, конечно, звучит правдоподобно. Но те, кто способствовал злу, не должны жить безнаказанно: среди них оратор этих высокомерных речей и его нынешние единомышленники, а также те, кто присоединился к ним в годы, когда они поддерживали человека – воплощение зла задолго до того, как он совершил эти ужасные преступления, и после войны с Ираком, потому что, как объяснила администрация Буша I, наш долг – помочь американским экспортерам. Впечатляюще видеть то, как легко для политических лидеров, перечисляя тяжкие преступления монстра, утаивать решающие слова: «...с нашей помощью, потому что нас не беспокоят такие дела». Поддержка перешла в осуждение сразу же, после того как их друг совершил свое первое аутентичное преступление, захватив Кувейт, не подчиняясь приказам (или, возможно, неправильно их понимая). Наказание за его деяния было суровым. Тиран ускользнул невредимым, а потом был притеснен режимом санкций, которые наложили его бывшие союзниками.
    Также очевидны причины, по которым Вашингтон снова стал поддерживать Саддама сразу же после войны в Персидском заливе, после подавления восстаний, которые могли свергнуть его. Главный дипломатический корреспондент «Нью-Йорк Таймс» объяснил, что «наилучшим из миров» для Вашингтона была бы «иракская хунта с железной рукой без Саддама Хусейна», но так как эта цель кажется недосягаемой, мы будем довольствоваться тем, что есть. Восстания провалились потому, что Вашингтон и его союзники придерживались «поразительно единодушного мнения: какие ни есть грехи иракского лидера, он подарил Западу и региону надежду на стабильность в стране, а не те, кто подверглись его репрессии» [5]. Все это умалчивалось в комментарии о массовых захоронениях жертв террористических пароксизмов Саддама, санкционированных США, теперь представленных как оправдание для войны на «моральных основаниях» [6]. Это все было известно в 1991 г., но проигнорировано по государственным соображениям.
    Необходимо было подхлестнуть сопротивляющееся местное население до характерного настроения военной лихорадки. С начала сентября были опубликованы мрачные предупреждения об ужасной угрозе, которую Саддам предъявил США, и его связях с Аль-Каидой, с явными намеками, что он был вовлечен в события 11 сентября. Множество обвинений, «которыми дразнила пресса, не проходят испытание смехом», – прокомментировал редактор Бюллетеня ученых-атомщиков (по ядерной физике), «но чем смешнее (они были), тем активнее пресса старалась проглотить их, чтобы пройти тест на патриотичность»[7].
    Агитационные выступления дали свой результат. В считанные недели большинство американцев смотрели на Саддама Хусейна как на неминуемую угрозу для США. Вскоре почти половина полагала, что Ирак стоит за терактом 11 сентября. Поддержка войны связана с этими убеждениями. Агитационная кампания оправдалась в достаточной степени, предоставив администрации незначительное большинство в середине выборов таким образом, что голосующие отложили в сторону свои непосредственные дела и спрятались под крылом власти в страхе перед демоническим врагом.
    Большой успех «гражданской дипломатии» был засвидетельствован, когда президент первого мая «дал мощный рейгановский финал по шестимесячной войне» на борту авианосца «Абраам Линкольн». Ссылаясь, вероятно, на тщеславное заявление Рейгана о том, что Америка «возвышается над всеми» после завоевания самого лакомого города в мире в 1983 г., тем самым, не допуская, чтобы русские использовали его в целях бомбардировки США. Мимика Рейгана явно показывала (не выражая тревоги по поводу скептических комментариев из дому), что он одержал «победу в войне с террором, устранив союзника Аль-Каиды»[8]. Не важно, что не было предъявлено ни одного правдоподобного доказательства о мнимой связи между Саддамом Хусейном и его злейшим врагом Усамой бен Ладеном и что обвинения были отвергнуты компетентными обозревателями. Также незначительна единственно известная связь между победой и террором: вторжение представляется для того, чтобы быть «большим препятствием в войне с террором», с резко увеличивающейся вербовкой в Аль-Каиду, как официально допускают США.
    Издание «Уолл Стрит Джорнал» признает, что тщательно инсценированная буффонада Буша с авианосцем «Линкольн» «означает начало его предвыборной кампании в 2004 году», которая, как надеется Белый дом, «будет построена, насколько возможно, вокруг национальной безопасности». Избирательная кампания сфокусируется на «борьбе с Ираком, а не на войне», объяснил главный политический стратег, республиканец Карл Роув [10]: война должна продолжаться при условии контроля над населением США. До выборов 2002 года он дал указание активистам партии делать акцент на выступлениях по безопасности, отвлекая внимание от непопулярной внутренней политики республиканцев. Все это вторая натура бывших рейганистов, которые сейчас у власти. Вот каким образом они удерживали политическую власть в течение первого срока правления, регулярно нажимая на кнопку паники, чтобы избежать гражданской оппозиции по поводу политики Рейгана, наименее популярного президента в 1992 году наряду с Никсоном.
Несмотря на небольшие успехи, интенсивная агитационная кампания не убедила общество изменить свои взгляды. Многие все же предпочитают видеть ООН (а не США), управляющей международными кризисами, и каждый второй считает, что ООН (а не США) должна руководить реконструкцией в Ираке [11].
    Когда оккупационные войска не смогли найти ОМП, руководство изменило свое мнение с «абсолютной уверенности» в том, что Ирак обладает ОМП, на обвинения, «подтвержденные найденным оборудованием, на котором потенциально могли производить оружие» [12]. Маститые политики предложили «внести уточнения» в концепцию превентивной войны, что дает право США атаковать «страну, у которой смертельное оружие в огромном количестве». Уточнение «предполагает, что администрация будет действовать против враждебного режима, у которого лишь одно намерение и возможность – производить оружие массового поражения» [13]. Понижение планок для применения насилия является наиболее значительным последствием коллапса провозглашенного аргумента для нападения.
    Возможно, наиболее эффектным достижением агитации было восхваление «дальновидности» президента: установить демократию на Ближнем/Среднем Востоке в разгар крайнего проявления ненависти и презрения к демократии. Одним примером было различие между Старым Светом и Новым, первый – поносили, а второй – приветствовали за мужество. Критерий был жестким: Старый Свет состоит из правительств, которые занимают ту же позицию, что и огромное большинство их населения, герои Нового Света повинуются приказам из Техаса, в большинстве случаев пренебрегая большинством. Политические комментаторы разражаются тирадами о непокорном Старом Свете и его психических расстройствах, в то время как Конгресс сыграл низкопробную комедию.
    В конце либеральных воззрений Ричард Холбрук подчеркнул «очень важный факт» о том, что население восьми естественных членов Нового Cвета больше, чем население Старого Света, а это доказывает, что Франция и Германия «изолированы». Так и есть, пока мы не уступим радикально левой ереси о том, что общество играет какую-либо роль в демократии. Томас Фридман настаивает на том, что Франция должна быть исключена из Совета безопасности, потому что она ведет себя «как в детском садике» и «плохо играет с остальными». Тогда население Нового Света, должно быть, все еще в яслях, судя по выборам [14].    Турция представляла довольно поучительный пример. Правительство сопротивлялось тяжелому давлению, чтобы подтвердить «демократические основы», следуя законам, господствующим над 95% ее населения. Комментаторы были в ярости от этого урока демократии настолько, что некоторые даже сообщили о совершенных Турцией преступлениях против курдов в 1990-х годах. До этого эта тема была запрещенной из-за решающей роли США, хотя это было еще и тщательно замаскировано в жалобах.
    Основной принцип был сформулирован Полом Вулфовицем, осудившим турецких военных, которые «не сыграли сильной руководящей роли, на которую мы рассчитывали», и не вмешались, чтобы воспрепятствовать правительству от почитания почти единого общественного мнения. Турция тогда должна прийти и сказать: «Мы совершили ошибку… Давайте выясним, как мы можем быть полезными американцам». Позиция Вулфовица чрезвычайно информативна, потому что он представлен как главная персона в кампании по демократизации Ближнего Востока.
    Ярость и Старый Свет имеют более глубокие корни, чем презрение демократии. США всегда относились к европейским объединениям с некоей амбивалентностью. В своем обращении «Год Европы» 30 лет назад Генри Киссинджер советовал европейцам придерживаться своих «региональных обязанностей» в «общих рамках порядка», диктуемых США. Европа не должна следовать своим независимым курсом, базирующимся на франко-германском индустриальном и финансовом центре. Интерес проявляется и к Северо-Восточной Азии, всемирному экономически активному региону, с богатыми ресурсами и передовой индустриальной экономикой, потенциальному региону для интеграции, который тоже мог бы позаигрывать с притязанием на общие рамки порядка, который должен соблюдаться всегда, если надо, то силой, как заявил Вашингтон.



Список литературы:
[1] John Ikenberry, Foreign Affairs, Sept.-Oct. 2002.
[2] Wall Street Journal, Jan. 27, 2003.
[3] Michael Gordon, New York Times, March 18, 2003.
[4] Los Angeles Times, March 23, 2003.
[5] Thomas Friedman, NYT, June 7, 1991. Alan Cowell, NYT, April 11, 1991.
[6] Thomas Friedman, NYT, June 4, 2003.
[7] Linda Rothstein, editor, BAS July 2003.
[8] Elisabeth Bumiller, NYT, May 2, 2003; Transcript, same day.
[9] Jason Burke, London Sunday Observer, May 18, 2003.
[10] Jeanne Cummings and Greg Hite, WSJ, May 2, 2003. Francis Clines, NYT, Op- ed, May 10, 2003; Rove’s emphasis.
[11] Program on International Policy Attitudes (PIPA), U. of Maryland, April 18-22.
[12] Dana Milbank, Washington Post, June 1, 2003.
[13] Guy Dinmore and James Harding, Financial Times, May 3/4, 2003.
[14] Lee Michael Katz, National Journal, Feb. 8, 2003; Friedman, NYT, Feb. 9, 2003.
[15] Marc Lacey, NYT, May 7/8, 2003.

11 августа 2003

перевод Л.Савин