Солнце только взошло над горизонтом, а обыватели уже поняли, что сегодня опять будет жуткий зной. Речные процедуры уже давно не помогали и все, кто не нес бремя труда, злобно ютились по сырым закоулкам своих квартирок – ванным комнатам и уборным.
    В ВУЗах начались экзамены и студенты безумствовали перед дверьми кабинетов, пытаясь нарыть в своих головах мысли. От высокой температуры в извилинах памяти лопались предохранители. Тот или иной поминутно впадали в какой-нибудь эстетически-медицинский припадок. Рвали на себе волосы, топали ногами. Кто-то до крови изжевывал свои губы. Девушки обычно истерически обламывали свои ногти или, зайдя в туалет, дико выли.
    Странности, однако, были и среди пролетариев. В автопарке по неизвестным причинам удавилось двое слесарей.
    Михаил обычно после трех ел холодный овощной суп, потом на часик другой затихал, а затем, внезапно сорвавшись, шел с друзьями пить пиво.
    После шести вечера становилось как-то почеловечней.
    Где-то кто-то жарил сало и смрад носился по кварталу, беспрепятственно влетая в раскрытые окна и вызывая у кого блевоту, а у кого романтические воспоминания.
    Начинали одурело работать телевизоры, лживо бубня сводки новостей.
Но черви! Что творилось с червями! Это только рыбаки по настоящему знали, потому что червей нигде нельзя было найти.
- Словно сквозь землю провалились,- злобно говорил Митин отец своему соседу, возвращаясь со знатного помойного места ни с чем.- На ту сторону земли, что-ли, уползли.
- Американцы за все ответят, - по умному тихо заметил сосед.
    На четвереньках угрюмо проползало четыре прораба. Ни трезвые и не пьяные. А, объективно говоря, злобно-околдованные. Ползли и ничего не понимали. Встречные тоже ничего не понимали, но настороженно уступали им дорогу. Лишь один мальчишка на велосипеде, куснув пару раз яблоко и передергнувшись своей физиономией от его истребительно-кислого вкуса, запустил в них надкусанным плодом и с улюлюканьем надавил на педали.     Из-за чрезвычайной жары на улицах было много дохлых птиц. Попадались даже неизвестной местным жителям биоконструкции, и те опасливо погребали их в ближайших клумбах.
    Митя поймал одну из летучих мышей, которые с появлением сумерек рассекали воздух, устраивая террор разным мошкам и комарам. Провел над ней опыты, потом влил в пасть несколько капель своей крови, добытой из пальца, и бережно вышвырнул за балкон.
    Его дедуля раскачивался в кухне на табурете.
- Пряно-то как во рту,- говорил он сам с собой. - Вот хорошо бы, чтобы перед смертью так. Долги раздать, попариться в баньке и чтоб пряно так вокруг стало.
    Пряность, однако, вместе со смертью была не только во рту у Митиного деда. Вслед за жарой и странностями она расползалась по квартирам, улицам, городам и селам, овладевая лучшими и худшими умами и придавая целым грудам биомасс немыслимые для них доселе векторы. Одни молниеносно, резким движением, ломали себе шеи, иные до коматозного состояния объедались шоколадом, третьи начинали судорожно метаться, словно после недельного запоя ища опохмелиться. И во всем мире не стало уголка, где бы не прошло дуновение метафизической пряности, выпихивая одних в канаву бытия и вводя других в состояние широко открытого сознания.